Наталья Шопен: Какой это был удивительный возраст — девять лет. Иногда мне кажется, что мой невинный и нежный ребенок внезапно — резко и резко — превратился в подростка. Она грубая, обиженная, вспыльчивая, утверждает, что ее никто не любит. Потом с той же бешеной скоростью он кидается обниматься и признаться в своей вечной любви, а вечером лежит в постели и проливает крокодиловы слезы: Мама, я не хочу расти! Я хочу снова быть семилетним.
Раздражение и спор по любому поводу
Он всегда ссорится, легко раздражается, с интересом бесит младших сестер, врывается и портит веселье, дико смеется, а через пять минут рыдает. Она ведет себя как всеведущий и всемогущий подросток, затем спорит со своей 5-летней сестрой о кукле, крадет конфеты, забывает пожелать спокойной ночи и, ужас ужасов, хранит секреты.
Рудольф Штайнер, основатель антропософии, описал этот возраст как один из самых глубоких кризисов подросткового возраста. Он дал самую точную картину того времени — «Вне рая». Ребенок постепенно и неизбежно приближается к порогу, выходу из детства. Он еще не совсем снаружи, но внезапно осознает — самый трудный факт — свою отдельность. Я не моя мать или отец, моя семья, мои друзья или кто-либо из моих знакомых. Я один и я один. Осознание собственной обособленности, одиночества и смертности. Первое полное погружение в мою жизнь.
Нам очень повезло оказаться в вальдорфской школе, где все — и родители, и учителя — знают, что происходит с 9-летним мужчиной. Раз в неделю в течение прошлого года (моему старшему только исполнилось девять) мы собирались, чтобы поделиться своими мыслями, обсудить сложные ситуации и послушать точные и очень простые советы учителя о том, как со всем этим справляться.
Позже я с удивлением обнаружил, что, помимо антропософской среды, об этом периоде известно немного. Особенно в России. И все же на английском языке есть много прекрасных книг, посвященных этому периоду.
Кризис девятилетнего ребенка очень глубокий, но в то же время один из самых незаметных, очень внутренних. Этот ребенок больше не кричит, лежа на полу, как трехлетний ребенок, который не получает того, чего хочет, и не кричит резкие слова, хлопая дверьми, как подросток. Он по-прежнему нежный, очень ранимый и осторожный. Этот кризис переживается глубоко внутри, с большим количеством наблюдений и медленным осознанием. Как будто ребенок просыпается для этого мира, для мира взрослых, для структуры этой жизни.
Самое мощное осознание — есть я и есть мир. И этот мир это не я.
Постепенно у ребенка пропадает чувство сказки, волшебства и единства с миром. В пении птиц и зеленых деревьях постепенно вырисовываются очертания взрослого мира — он упорядоченный, жесткий, в нем есть добро и зло, мне все равно. Я маленький, а он такой большой. Кто я для этого мира? Кто это для меня? Какие отношения между нами? Что-то подобное существует?
В этом возрасте многие дети испытывают необъяснимые страхи — темноты, смерти, того, что находится под кроватью. Если мир разделен, в нем может быть много вещей, о которых я не знаю. Что за этим углом? Мама, однажды ты умрешь, да? Что делать, если разразится война или землетрясение? Почему в мире смерть?
Деда Мороза не существует…
Многие люди в этом возрасте понимают, что Деда Мороза не существует, или что родители не боги и часто ведут себя странно, или что у матери вашего друга есть любовник, и это своего рода стандарт жизни. Процесс зачатия и деторождения у многих людей вызывает определенные образы.
Поредели великие гарантии мира детства, когда все немного нереально, все весело и легко. Взрослый мир безмолвно спускается на ребенка. В котором столько всего. Очень много.
Внутренняя работа, обработка информации продолжается. Снаружи вроде бы ничего не происходит, но никто не может нас впустить, даже если бы захотел. Этот внутренний / внешний разлад (я всего лишь ребенок, от меня ожидают, что я буду реагировать как обычно) приводит к перепадам настроения, агрессии, обвинениям, отказу что-либо делать, нежеланию помочь, пассивности, раздражительности. Часто каждый в доме рассматривается как враг. Конечно, помимо домашних животных — эти ребята просто самые близкие и понимающие друзья. В любой момент может случиться шторм в отдаленной местности.
Да, уйти от этого невозможно, внутри колоссальная работа — ребенок рождается внутри себя. На это нужны силы и время. Что нужно, так это качественное торможение всего, что происходит вокруг него. Я не хочу ходить на занятия — нет, я не хочу помогать — вы можете аккуратно пропустить этот момент и сделать это самостоятельно. Девятилетнему ребенку нужно много свободы и тишины. Сидеть и рисовать часами, рыться в вещах, миллион раз закидывать мяч в корзину, долго гулять в полной тишине. Тишина, рутина, скука, минимум внешних раздражителей.
Ребенок узнает о себе. Но больше всего он знает ответ на вопрос: если я не ты, то кто я? Ты любишь меня, когда я разлучен? Это ключевой вопрос, и все действия 9-летнего ребенка нужно рассматривать с этой позиции. Ты любишь меня, когда я? Ты любишь меня, когда я знаю о сексе? Когда я украл? Когда я сделал что-то неприятное? Когда я груб с тобой? И сейчас?
Излишне говорить, что ответ всегда должен быть одинаковым. Этот ответ можно даже не произносить, но важно, чтобы он отозвался эхом в сердце. Этот ответ — единственное, что позволяет нам вырваться из ситуации и взглянуть, как бы немного со стороны, на этого человека, который сейчас упорно борется с этими ветряными мельницами, с которыми мы иногда боремся всю свою жизнь. Чтобы он смог преодолеть эту борьбу и чтобы эти мысли больше не беспокоили его — чувство поддержки, принятия, собственного достоинства — вы должны дать ему это сейчас, в эти маленькие, великие девять лет.
С ним все в порядке, он справляется, он хорошо воспитан, мы достаточно хорошие родители, нет, он не вырастает эгоистом, это только этот период. Пусть воет, кричит, сожалеет — вечером можно с ним в постель залезть и спокойно поговорить.
P.S. Кстати, не переживайте, за 10 лет нормализации вы вернете своего чудесного малыша. Верно, но ненадолго. Примерно до 12. Но это совершенно другая история 🙂
Много полезной информации о 9-летнем кризисе можно найти в этом источнике
